Сначала мы – камни. Наделенные бесконечно долгим сроком существования, мы имеем возможность много думать, наблюдая за происходящим вокруг нас. Сначала у нас нет чувств, и наши мысли никак не связаны с земным. Нам нет дела ни до солнца, ни до ветра, ни до копошащихся под нами в земле безмозглых тварей, ни до тех, кто наступает на нас или переносит нас с места на место. Но идут столетия, и вот мы уже умеем замечать и осознавать; помнить и предвидеть. Века проходят, сменяют друг друга, а мы, внешне неизменные, проходим сквозь века. Мы по-прежнему думаем и наблюдаем; медленно и постепенно мы учимся посвящать свои мысли всем вещам, о которых нам становится известно. Чувства – последнее, чем мы овладеваем на этом нелегком пути познания, обретая вместе с ними желания, мечты и стремления. До этих пор мы еще остаемся камнями. Но мы приходим в жизнь, когда в нас появляется желание жить и рождать, ибо появление его совпадает с окончанием нашего существования.

Миллиарды лет пройдут, прежде чем бывший в глубине породы камень увидит свет, и лишь еще через миллион лет он станет песком. Но только рассыпаясь, превращаясь в ничто, он наконец осознает себя в этом мире.

Вероятность того, что это произойдет раньше, чрезвычайно мала.

Но она есть.

…Однажды полудикий мастер с лицом, раскрашенным белой глиной и охрой пришел к большой каменной глыбе, чтобы превратить ее в изображение бога. С ним пришел старый шаман и затянул грубую в своей первозданности песнь, ударяя в бубен. Пришли нагие женщины с корзинами полными цветов и танцевали, гремя браслетами из кости. А мастер прикасался к глыбе и мысленно говорил с ней.

Но скоро все стихло…

Первый удар примитивного долота отколол большой кусок мягкой породы, и камень испустил беззвучный крик от пронзившей его боли. Посыпалась мелкая крошка с выщербленного участка. Затем обрушились еще и еще удары. Камень стонал, камень проклинал мучителя, но не мог ни уйти, ни защититься, ибо был лишь камнем.

Воздух наполнился серой пылью, осколки разлетались в стороны и падали в траву – мастер работал со всей страстью и воодушевлением, как и положено истинному мастеру. В нем не было боязни, не было трепета перед будущей святыней, а было что-то сродни охотничьему азарту, когда он удар за ударом приближался к искомой, то и дело ускользающей форме, преследовал ее, не страшась прикладывать силу и не заботясь о точности движений.

Поднималось солнце. Задрожал над землей нагретый воздух. Мастер стал работать медленнее – даже его сильным рукам была знакома усталость. Камень давно уже прекратил стонать, свыкнувшись с болью истязаний, и только внутренне содрогался при каждом ударе. Наконец мастер опустил долото и перевел дух, утирая пот со лба. Краска размазалась по лицу, и человек пошел к реке, чтобы умыться. А камень остался лежать под палящими лучами.

Он лежал и думал, пытаясь понять причину столь яростной враждебности двуногого существа. Сегодня камень впервые познал боль и пришел в ужас, когда понял, что ее может нести любая часть окружающего мира. Раньше зримый мир нес лишь радость. День за днем вокруг пели травы, теплый дождь нежно касался каменной громады, а ветер, разве что, иногда выдувал какую-нибудь песчинку с ее поверхности, только щекоча. Часто на камень взбегала зеленая ящерица, и он всякий раз был рад ее приходу, а под камнем, в тени и сырости, жили жуки и мокрицы, и он всегда слушал, как они суетятся и роют землю. Камень видел и двуногих,  в основном, издали. Но однажды несколько таких существ присели на него отдохнуть, а потом танцевали и пели, и камень с интересом наблюдал за ними и думал о том, какие это добрые и веселые существа, и как хорошо, что они решили отдохнуть именно на нем, а не на другом валуне…

А теперь двуногие пришли снова. Они снова пели, танцевали… Камень так хотел, чтобы они задержались подольше… Ведь они так понравились ему…

Он не мог ожидать от них такого…

Зачем? За что? Почему именно он?..

Камень страдал, переживал. Трудно было свыкнуться с мыслью, что этому миру нельзя больше верить. Но мир оказался так опасен и обманчив... Ведь даже солнце, которое до этого только ласково пригревало камень, теперь немилосердно жгло его раны.

Камень с тоской вспомнил прежние дни. Чудесные дни, которым никогда не суждено было вернуться. Он так жалел об этом…

Ему вдруг захотелось еще раз повидать ящерицу. Но двуногий, видно, спугнул ее... А впрочем, и она как часть мира могла таить в себе недоброе. Нет, пусть лучше не приходит она больше…

Возвратился двуногий и снова принялся терзать камень. Камень равнодушно созерцал, как откалываются и падают куски его тела. Он перестал думать, потому что теперь мысли стали приносить дополнительные страдания. Лишь одна мысль постоянно пыталась всплыть в сознании: что будет, когда двуногий полностью разрушит его? Но камень тут же гнал эту мысль прочь – ни к чему ему было знать это…

Мастер делал еще несколько передышек. После полудня он с удивлением заметил, что камень стал поддаваться обработке легче, но не придал этому особого значения. На закате человек вознес небесам короткую молитву и поспешил в поселок.

Когда скрылось солнце, камень почувствовал, что ему становится легче. Боль постепенно стихла, и прохладный ветер, примчавшийся неведомо откуда, утешительно погладил изуродованную поверхность остывающей глыбы. И тогда, истомленный страданием, камень погрузился в глубокое забытье.

На другое утро все повторилось. Двуногий пришел и стал углублять и расширять каменные раны. Теперь он царапал и стачивал, а камень вновь кричал и молил. Ночь снова прошла в покое, затем наступил еще один мучительный день…

Мастер окончил работы в срок – ровно за десять дней. И тогда он впервые поклонился своему творению, и созвал людей племени. Пришли мужчины и подняли идола, и за день соорудили вокруг него каменное святилище. Шаман пропел пред ним первую молитву, а нарядные дети украсили его цветочными гирляндами.

А камень глядел и дивился тем почестям, которые ему оказывали. И внезапно ему пришла мысль, что он теперь, возможно, стал чем-то другим. Тогда он поглядел на себя и увидел подобие двуногого существа. Тут понял камень, что существа эти приняли его и сделали похожим на себя. Быть может, подумал он, они сделали это потому, что сами раньше были камнями? Что, если все они прошли через те же муки, чтобы стать такими веселыми и свободными?

И камень решил отдаться воле двуногих существ, дабы они научили его ходить, как они и петь, как они. Он больше не боялся боли и готов был вытерпеть ее, лишь бы обрести желаемое. Теперь мукой для него было оставаться камнем.

Так новый идол стал служить племени. Люди приходили в святилище каждый день и говорили с ним. Он не понимал их речей, просто радовался, что с ним говорят. Когда кто-то из них был рядом, идол чувствовал, что для него нет большего счастья. Ему казалось, что он вот-вот разорвет связывающие его оковы, и живое тело выйдет из-под каменной скорлупы.

Прошел целый год. За это время идол увидел и познал многое. Колышущаяся под ветром луговина, солнце, облака; птичьи трели и черные силуэты в небесах; юркая ящерица, вездесущие насекомые – сначала это было все, что он знал. Но травы выцвели и полегли под нескончаемыми дождями, и это удивило и расстроило идола. А потом он увидел снег и восхитился, глядя, как с неба падают легкие хлопья и как искрятся сугробы. Но пришла пора, и снег сошел, и луг зазеленел снова. Так пришло знание, что все повторится вновь.

Идол ощущал, как насыщается событиями его память и, возвращаясь мысленно назад, понимал, что существует в мире совсем недавно. Для него уже не было единого, простого понятия «всегда», но взамен появилось много вопросов, и ответы на них давало племя.

Племя стало для идола всем. Он делил с людьми все радости и заботы, даже те, которые оставались недоступными его пониманию. Однажды он видел мертвого, неподвижного и тогда грустил со своим племенем. Ему довелось видеть и двух совсем маленьких, новорожденных, и он радовался им, как и все племя. Он изучал людей и учился у них, понял их язык и нравы. И чем больше он узнавал их, тем больше к ним привязывался.

Минул еще один год, а потом еще… Прошли многие годы, и все эти годы каменный идол был счастлив. Счастлив и благодарен людям за все, что они дали ему…

Но однажды, в середине осени, идол увидел пожар. Сначала огонь показался ему красивым, но потом пламя подобралось к нему и обожгло. Уродливая трещина рассекла подножие идола, и он понял, что это злой огонь. Потом он увидел чужих людей. Эти чужие люди вошли в святилище и разрушили его… Тогда идол увидел черный луг и мертвых членов своего племени.

И другую боль познал он - боль, что во много раз мучительнее любой физической боли. От нее хотелось кричать, но крик застревал где-то в глубине, в сердцевине камня и, не находя выхода, рвал изнутри…

В тот час случилось никогда прежде невиданное: слезы потекли из круглых отверстий, изображающих глаза идола.

Он потерял всех, кого любил, и потерял надежду превратиться в человека, ибо без своего племени он снова был только камнем. Все, что оставалось ему – это оплакивать племя и себя.

С тех пор идол плакал всегда – чистой водой, ледяной даже в жаркий полдень. Плакал от отчаяния, от одиночества. Он не стал свободным и даже не мог умереть подобно людям. Проходило время, а он все стоял на прежнем месте, глядя на руины своего святилища, и разум не покидал его, и память не желала оставлять.

Так прошли тысячи лет…

Потом его вновь нашли люди, и стали часто приходить к нему. Но это были уже не те люди, и было очевидно, что они не знают, как превращать истуканов в себе подобных, да и не видят в этом особой необходимости. Сначала идол еще надеялся, ждал чего-то… А затем понял, что все изменилось слишком сильно.

Он мечтал жить – так, как живут люди. Он не мог знать, что это противоречит природе вещей, а потому несбыточно. И лишь по невежеству своему он научился плакать… 

Он плачет и в наши дни, но теперь все меньше и меньше. Ему долго еще суждено простоять, и, возможно, он, в конце концов, перестанет плакать, ибо познает всю суть. Но когда-нибудь вода и ветер разрушат статую и тогда, обращаясь в песок, о чем будет думать это создание? Ведь мысли его не могут быть подобными мыслям всех остальных камней, которые только успевают подумать: «Я есть…» - и их уже уносит звездный водоворот…

Живая душа, заключенная в камне тысячи лет, она рано или поздно дождется освобождения. Но что будет, когда она воплотится в теле существа? Каким будет это существо, познавшее слишком много раньше срока? Говорить с уверенность можно только об одном: это будет человек. Человек – вопреки всем законам воплощения. Но от всех людей он будет отличаться так же, как, будучи когда-то камнем, отличался от всех камней.

 

5-6.06.2006г.